Иеромонах Рафаил (Сергей Симаков) родился 9 января 1949 года в Москве. Окончил Московский архитектурный институт, преподавал в Московском инженерно-строительном институте. В 1982 году принят в Союз художников СССР. С 1989 года его персональная выставка «Под Благодатным Покровом» путешествовала по стране. С 2006 года основная часть его картин - в Угличе. В 1991 году был рукоположен в священники храма Архангела Михаила «что в бору».
Ольга Савичева, «АиФ-Ярославль»: Отец Рафаил, почему, вы коренной москвич, известный столичный художник, в 90-х годах решили переехать из Москвы в деревню под Угличем?
Отец Рафаил: Насчёт известности неправда. Чтобы стать известным художником, надо быть беспрерывно на глазах у публики. Наши картины, русских, даже несмотря на государственную поддержку, хоть и слабенькую, не пускали за границу и не показывали нигде. Сейчас, кстати, всё это обратно возвращается – та неприязнь к русским, которая воспитывалась в то время во всём мире.
А уехал я из Москвы, потому что мне стало там тяжко жить. Всё чужое сделалось во всех смыслах – и внешне, и внутренне. Заставило сюда сбежать примерно то, что сегодня происходит на Украине. Я был тогда диссидентом, общался со многими людьми, которые были неугодны государству. Но это прошло, я понял, что если мы начинаем разрушать государство, то копаем себе яму. И мы стали поддерживать коммунистов: не тех, кто отсюда уезжает и с разных сторон кричит, что у нас всё плохо, а тех, кто пытался не дать разрушить страну.
В 93-м году, когда нас решили утопить в крови, мы просто не стали друг друга убивать, как сейчас это происходит на Украине. Нас растоптали так, что дальше некуда, растоптали те люди, которым я когда-то помогал, а теперь они пришли к власти. И когда я понял, что наступает полный финиш, я решил спрятаться. Здесь, в деревне, которая уже умирала. Наверное, сюда я приехал ещё и свои ошибки исправлять.
- Вы продавали свои картины?
- Да, продавал, на эти деньги мы восстанавливали и содержали этот храм, в котором я сейчас служу. Но теперь я картины не пишу и продавать их не могу. Последнюю в моей жизни, посвящённую Соловецкому монастырю, я закончил 8 марта 1991 года, она потом мироточила на выставке в Ярославле. Через несколько недель в Ярославле владыка Платон рукоположил меня в дьяконы, а через 10 дней – в священники. Потом меня ещё 40 дней обучали, жена в это время на клиросе пела. И затем я стал священником в храме Архангела Михаила «что в бору». Вот как могу молюсь, нашу службу служу.
- Это было знамение – когда замироточила картина?
- Это знак, что вскорости с вами может случиться что-то серьёзное. Мироточили три мои картины на выставке, епископы приходили и освидетельствовали это. Когда я приехал, миро уже застыло, превратилось в смолу, а потом совсем исчезло. Я в ужасе был от последующих событий. Умерла от серьёзной болезни моя жена. Я её очень любил. Её звали Елена, за месяц до кончины её постригли в монахини, и она стала монахиней Анной. Это я настоял. Любое таинство церковное освобождает человека от многих вещей, которые, скажем так, он совершил в жизни. Монахам есть возможность с особыми молитвами, очень серьёзными, избавиться от того, что они накопили. Меня потом тоже постригли в монахи.
Столько времени прошло… Но в прошлое возвращаться всё равно тяжело. Я пишу книжки, воспоминания, рассказы про свою жизнь, уже написано много чего. Но сейчас, в эти дни, мне как-то не хотелось бы всё это вспоминать.
- Что-то случилось?
- Моих потерь к сегодняшнему моменту стало слишком много. Вчера приезжала вдова моего друга поэта Владимира Шацкова, я издал книжку после его смерти. И такая тоска навалилась оттого, что вот жил человек и нет его. Кусок, который отрывается от тебя, когда человек уходит, - это очень болезненно.
Во вторник похоронил последнего здешнего мужика, который мне все эти годы много помогал – так, по-тихому как-то. Когда нужно было, он вдруг оказывался рядом. Я такого доброго человека никогда в жизни не видел.
На днях я об этом как раз говорил со своим другом по телефону, он только что из инсульта выкарабкался, что ТАМ наших уже больше. Нам бы радоваться, что они туда ушли, но так тяжко без них здесь оставаться. И не скорбеть мы не можем, конечно, - мы слабенькие.
- У вас есть дети?
- У меня детей много – ко мне люди со всей страны едут, они мои дети. Мы просим Бога, чтобы он спас людей, которые нас окружают, весь народ. Это тяжело выдержать, и у меня, кажется, кончаются силы. Это горе людское, которое через меня проходит, такой кошмар – нет счастливых людей!
В последнее время у меня бывают украинцы. За день до того, как в Одессе случилась трагедия в Доме профсоюзов, приехала женщина с намерением здесь обосноваться, она в консерватории преподаёт. Я ей сказал: «Куда вы приехали-то? Смотрите, как мы тут живём! Мы не производим хлеба, у нас ни одно предприятие не работает, куда вы сунулись-то?!»
- Много у вас друзей в Угличе?
- Друзья у меня в основном в Москве, в Угличе – огромное количество людей, которые мне помогают. После смерти жены был мне от Бога драгоценный подарок: я встретился с удивительным человеком – режиссёром Алексеем Балабановым. Они стал моим серьёзным другом, заполнил во мне ту пустоту, которая оставалась, когда я отказался от картин. Я стал соавтором его двух фильмов - «Морфий» и «Я тоже хочу». Он из-за меня приехал сюда кино снимать. Подбирал ему натуру, мои друзья организовали массовку из актёров бывшего местного театра. Приехал он с женой Надей, и мы повенчали их.
За пять лет нашего знакомства я постарался его гениальную киношную сущность повернуть туда, где я нахожусь. Но не специально, он сам хотел этого. И упросил меня сняться в фильме в нашей церкви.
Завидовал мне: ты, говорит, всё бросил, а я не могу. Что я своё художество поменял на церковь. Хотел он снять фильм про гражданскую войну, про то, как убивали священников. Но денег не дали – продюсер сказал, что фильм будет непрокатный. Так у Лёшки ни один фильм непрокатный! Их просто не пускали в прокат. «Груз-200» у него за 2 недели собрал больше средств, чем в это же время вышедшая на экраны «9-я рота», которая шла несколько месяцев! Конечно, обидно было. Я Лёшку утешал.
Господь его забрал, хотя он на 10 лет был младше меня и, казалось бы, мог жить и жить. Сейчас пишу про него повесть.
- В какую сторону, по-вашему, меняется наше общество?
- Мне кажется, ничего не меняется, всё находится в неком равновесии, Господь удерживает пропорцию добра и зла. Я с плохими людьми не вижусь, мне повезло, я же в церкви служу, нас Бог миловал, наверное. Но то, что я вижу по телевизору, – люди нормальные не могут этого сотворить. Это делают те, кто помрачился умом и у кого ничего человеческого не осталось.
- Это вы сейчас про Украину?
- Пока про Украину. Потом про нас будем говорить, когда сюда перекинется. Мы – как кость в горле у всего мира, главная задача – уничтожить нас. А Украина - так, примерка. Людей жалко, которые там. У нас разобщённость народа серьёзная. Церковь пыталась соединить людей, но в неё же никто не ходит, ни на Украине, ни здесь. То, что люди крестятся, венчаются, не значит, что они в Бога верят. И в 19 веке это было чистой формальностью, из-за этого и все революции начались.
- В чём, по вашему мнению, смысл жизни?
- Нам святые отцы определили, в чём смысл - в спасении души, чтобы заработать царствие небесное, которому нет начала и нет конца.