22 февраля 2017 году отошел ко Господу народный артист РСФСР, актер театра и кино Алексей Петренко. В память о замечательном человеке, талантливом актере публикуем его интервью сайту «ПРАВОСЛАВИЕ.RU» в октябре 2015:
Алексей Петренко – один из немногих наших актеров, чье имя народная молва давно и крепко связывает с Православием. Все знают: Петренко не просто ходит в церковь, а живет как христианин. Воцерковлен, трудолюбив, по-настоящему – что сегодня редкость – глубок, одинаково любим коллегами и зрителями, при этом в желтых скандалах не замечен, в СМИ появляется редко. От интервью актер действительно часто отказывается – и времени нет, и искренне не считает себя достойным широкого внимания.
Нас Алексей Васильевич принимает в подмосковном селе Никольское на небольшой, но уютной веранде в стороне от скромного двухэтажного домика. Перед нашим приездом Петренко собирал черноплодную рябину – наполненный с горкой таз с ягодами стоит тут же, на покрытом клеенкой столе. Хозяин предлагает угощаться и разливает по кружкам горячий зеленый чай. Рябина с чаем – его любимый десерт. За ягодным чаепитием мы и слушаем рассказы актера о его встречах с Православием, о том, каково было ходить в церковь при советской власти, о смысле церковнославянского языка и многом другом интересном и сокровенном.
Как по слову отца Иоанна (Крестьянкина) не ушел в монастырь
Был у меня такой период, когда я решил актерскую профессию оставить. Но потом у меня не хватило наглости овладевать еще какой-нибудь профессией – все-таки возраст. А выручил меня в этом случае Валерий Ивченко – замечательный, талантливый, прекраснейший актер, который работает в БДТ. Он тоже решил покончить с актерством и уйти в монастырь. А я тоже подумывал об этом. И вот он поехал в Псково-Печерский монастырь и попал к отцу Иоанну (Крестьянкину).
Батюшка его спрашивает: «Так, вам сколько лет?» Он говорит: «Мне скоро будет 60». «А что вы умеете? Вы в электрике что-нибудь соображаете?» – «Нет, не больно-то». – «Та-а-ак… А слесарное дело?» – «Нет», – отвечает Валера. – «Ну а ухаживать за скотиной, за коровами например, умеете? Когда-нибудь ухаживали?» – «Нет». – «Петь умеете, ноты знаете?» – «Петь умею, – говорит, – но нот не знаю. На слух». И батюшка ему говорит: «Вот скажите, пожалуйста, вы уже пожилой человек, и что же, вы придете иждивенцем к нам? У нас и так пожилых монахов много, а молодых мало. Кто будет трудиться? Кто всё будет делать? Что же вы, сядете им на шею? Занимайтесь своим делом! Только не делайте ничего скабрезного, противного Господу Богу. И это будет ваш настоящий вклад в эту жизнь».
Когда Валерий рассказал мне это, я стал перебирать в уме: что я умею? В электрике не понимаю. Слесарем работал давно. Копать умею, но не могу уже, тяжело. Дальше стал перебирать: это не могу, то не могу. Так кому я нужен в монастыре?!
Как мама отговорила идти в священники
Во времена моего детства было принято, что священники по большим праздникам объезжали на лошадях деревню и освящали дома. И им за это что-то давали. Они складывали это в воз и отправлялись дальше… Так получалось, что в такие дни я оставался дома один. Но мама перед уходом на работу мне говорила: «Алеша, придет батюшка, ты открой ему, прими его в доме, перекрестись, вместе с ним послушай молитву. Вот корзинка с продуктами – отблагодари его за то, что он приехал и освятил наш дом». Я это всё проделывал.
И вот однажды батюшка зашел, прочитал молитву, освятил дом. Потом начал со мной разговаривать, спрашивал, в каком я классе, как зовут. Я ответил. Он: «Хорошо, я буду молиться за тебя. А кем ты хочешь быть?» – «Я еще не знаю, хотел быть врачом, но сначала – военным». А он мне вдруг: «А ты не хочешь стать священником?» – «А как можно стать?» – спрашиваю. «Ну, нужно в школе выучиться, ходить в церковь, прислуживать, потом в семинарию поступишь, затем в академию, если захочешь. Вот как я». А он мне так понравился! Он такой красивый был: борода красивая, одежда красивая, говорил на церковнославянском, когда читал молитвы. В меня это всё вошло как-то так: я вдруг начал что-то понимать и чувствовать другое. И он уехал…
Маме говорю: хочу в семинарию
Ну, и я, когда заканчиваю 10-й класс, маме говорю: мол, так и так было когда-то, и я хочу в семинарию. И мама моя руками разводит: «Да ты что?!» А это же было советское время, все священники были не в чести, Церковь не в чести – всё это гонимо было. И она стала упрашивать: мол, ты же не знаешь ничего; а я-то, говорит, помню, как в 1933 году гоняли этих священников несчастных, а им есть нечего, их судили, убивали! Нет, нет, нет! И так она меня убедила. Я сдался и не стал поступать в семинарию. Пошел в артисты.
Об актерском деле и ролях, от которых пришлось отказаться
Когда-то в Древнем Риме, в Колизее, устраивались сражения. И там были аристократы римские. Они воспитывали своих молодых наследников таким образом: собирали их и собирали рабов. Напаивали рабов до свинского состояния и запускали в грязную жижу, и они, рабы, в этой жиже дрались, боролись, ползали… то есть в самом непотребном виде находились. И аристократы говорили молодым наследникам: «Смотрите, вы будете выглядеть так же, если будете злоупотреблять спиртными напитками». Так вот, актерское дело – это примерно то же самое, как эти рабы, которые напивались, валялись и были в непотребном виде. Мы, в общем, показываем всё через своих персонажей: как надо жить, каким должен быть человек, когда играем праведных и мудрых людей. Или – как не должен жить человек, как непотребно жить, когда играем отрицательные роли. Мы как рабы, такова профессия. Нельзя играть только положительные роли, это и неинтересно, потому что в самом тебе есть столько отрицательного, что ты можешь это использовать, чтобы сыграть и такие роли.
Мы являемся такой вот бумажкой лакмусовой для зрителя, поэтому приходится играть! Но не всегда. Вот у меня, например, не всегда хватает сил на это. Режиссер Элем Климов в фильме «Иди и смотри» приглашал меня сыграть полицая белорусского. А я помню, что на Украине, где я жил, это было самым позорным словом – «полицай». Это предатель. И я не согласился. Не хватило у меня духа.
А один раз болгарский спектакль у нас, в «Ленсовете», ставили. И мне предложили играть роль зоотехника, который в целях экономии должен отстрелять собак, стороживших стадо овец. И он приехал отстреливать этих собак, чтобы сэкономить. И я вот не смог этого зоотехника сыграть – отказался. Я говорю: не могу! Собак невинных, которые сторожат стадо от волков, выученные, такие прирученные, умелые, – их убивать ни за что ни про что?! Не буду! Так что бывают и такие случаи.
О том, где прятался от «стукачей»
Я же продукт советский, нас же запугали всех, поэтому и в Ленинграде, где долго жил, я в храм редко ходил. Там знали меня. Ведь все докладывали, доносили: мол, ходит в церковь. Поэтому в церковь я ходил на гастролях. В других городах меня не знали, поэтому я спокойно ходил. А когда в другие города с театром приезжал, всегда ставил иконку и свечку на стол. И вот один зашел, посмотрел; второй зашел, увидел; третий… И меня вызывает парторг: «Как, вы у себя в номере держите иконы?! Как так?!» И такое бывало. Поэтому, к слову, к своему духовнику я пришел уже в возрасте.
О самом красивом храме
Мой духовник, отец Евгений, батюшка замечательный. В нашем сельском храме служит. Церковь наша двухъярусная, красивая. Она никогда не закрывалась, ни на один день. Пришли ее закрывать в свое время, а чтобы ее закрыть, нужно сначала открыть, всё описать. Староста был очень умный и толковый мужик. Он подошел к дверям, по карманам постучал, говорит: «А где же ключи, батюшки, а где же ключи?» И начали они искать ключи. Он их водил-водил, и в сараях, и в доме искали – нет ключей. Они полдня проходили. И тем, которые приехали церковь-то закрывать, видимо, надоело, они ушли и сказали, что в следующий раз приедут. Больше не приезжали.
Поэтому церковь очень намоленная, раз не закрывали, и там, конечно, атмосфера потрясающая. Когда-то в эту церковь ходило много людей, так как в округе церквей не было больше. А сейчас построили. Поэтому прихожане распались на другие приходы, и церковь немного оскудела. Но всё равно этот храм пользуется большим уважением прихожан. Воскресная школа здесь хорошая.
Мой храм мне больше всего нравится, потому что он родной. А вообще, как говорил Подколесин – помните? – когда разговаривал с Агафьей: «В это воскресенье я был в таком-то храме, а в прошлое – в другом, а еще раньше я ездил в тот-то храм, а, впрочем, молиться всё равно где, в какой бы то ни было церкви».
Дело в том, что храмы – это вещь загадочная. Самый красивый тот храм, на который ты сейчас смотришь.
О том, почему надо учить церковнославянский
Я уже в зрелом возрасте стал изучать церковнославянский, по молитвам, по Святому Евангелию. И вспомнил, как он подействовал на меня, когда я в детстве-то захотел священником стать. Такой красивый язык! Его надо пропагандировать.
Я вот сейчас пример скажу. У меня дедушка и бабушка – родители моей мамы – жили в Лохвице Полтавской области. И когда стала свобода на Украине, после революции… кстати, свободу Украине дала именно революция, советская власть дала свободу Украине… и когда на Украине появился «Союз освобождения Украины», то появились церкви, в которых службы велись на украинском языке. Но в большинстве церквей служба велась на церковнославянском. Бабушка моя ходила в церковь, где служба велась на церковнославянском языке, а дедушка – где на украинском. Они дома очень сильно ругались между собой. Бабушка доказывала, что это всё бесовское, что так нельзя! А дед говорил: «Да ты же ничего не понимаешь, что говорят, а я стою и всё понимаю». И они – до драки. И наконец бабушка нашла аргумент.
Говорит: «Хорошо, на каком языке мы с тобой ругаемся?» Он отвечает: «На украинском». – «А скажи, разве можно говорить с Богом на том языке, на котором ты ругаешься?» С Богом нужно разговаривать на языке, где нет ругательств, а в церковнославянском языке нет ни одного ругательного слова.
Я читаю на церковнославянском, иногда, правда, какие-то слова не понимаю – проскакиваю. Ну, думаю, Бог управит, пойму когда-нибудь. Потом заглядываю в словари, в переводы. Есть Евангелие у меня, где на одной половине листа написано на церковнославянском, на другой половине – на русском. Я таким образом сравниваю и чего-то понимаю.
О своей вере и духовных книгах
Я верю в то, что написано в классических и не испорченных книгах. Я никогда не задумываюсь, не пытаюсь анализировать. Я верю – и всё! Верю! Отчего это происходит, почему, я не пытаюсь осмысливать. Есть люди, которые могут это делать и должны это делать, – они это делают, а я это читаю. В частности, мне нравится читать Паисия Святогорца. Можно сказать, настольные книги. Художественную литературу читаю очень редко. Пушкина люблю, Лермонтова, Юрия Казакова, Валентина Распутина, Евгения Носова. Хоть это и мирское, но есть у них что-то глубинное, духовное, благородное.
К концу разговора черноплодной рябины в тазу заметно поубавилось. А мы и не заметили, когда успели столько съесть. «Вот и хорошо, здоровее будете», – обещает Алексей Васильевич и говорит, что после нашего ухода займется хозяйством: «А то за поездками совсем всё забросил, перед соседями стыдно». И при нас намечает фронт работ: засохшее дерево спилить, дрова в баню нарубить, вымести листья с дорожек… «А что сделать с ягодами? – вдруг озабоченно спрашивает сам себя Петренко. – А из ягод мы с дочкой компот вечером сварим!»
На том и попрощались.
Алексей Петренко
Материал подготовил Максим Васюнов
19 октября 2015 г.